|
|
| |
Сообщение: 6
Зарегистрирован: 31.03.08
Репутация:
0
|
|
Отправлено: 22.05.08 18:38. Заголовок: >play Мама долг..
>play
Мама долго болела. Сначала она просто похудела, а потом наоборот - начала становиться всё более кругленькой, наперегонки с Дином поедала любимые зелёные яблоки и постоянно нервничала. Явно происходило что-то плохое. Мама никогда не ругалась, но Дин видел, как у неё на губах появляются маленькие ранки. А они там могли возникнуть только если "что-то не заладилось". Она так и говорила: "Ох, что-то не заладилось, солнышко", когда папа задерживался на работе, когда Дин разбивал нос в потасовке с соседом Мики, когда лысый дядька в телевизоре с унылым видом рассказывал об очередной катастрофе. Дин обречённо прижимал к ноздре замороженный антрекот и смотрел, как мама вновь до крови прикусывает губу. О, как же ему было стыдно! Так стыдно, что он готов был поменять свой битый нос на лысину унылого дядьки: нос-то заживёт, даже болеть сильно не будет, а волосы больше не вырастут, это он почему-то твёрдо знал.
Но сейчас он, Дин, ходил тише воды, ниже травы. И даже не заехал Мики по уху, когда тот упёр свежеподаренный папой подшипник. Уже был готов... но тут на крыльцо вышла мама. И до того она была бледная и измученная, что Дин начисто забыл про драгоценную железяку. Под глазами маме словно кто-то прочертил дужки углем. Они с мальчишками делали так, когда играли в зомби на Хэлоуин. Тогда ещё поломали пару заборов, удирая от соседской собаки. (Кто же знал, что тётушка Энни окажется такой дёрганой и спустит своих ротвейлеров?) Приехавший с работы неожиданно рано отец чуть было не отлупил Дина за это шоу. Мать вступилась. Отделался обещанием больше никогда в такие игры не играть, хотя так и не понял, почему. Папа иногда становился очень нервным. Но не мама!
Определённо, "что-то не заладилось". Но, странно: казалось, никого, кроме Дина такие перемены в маме не беспокоили. Отец был не то, что спокоен, но более того: неожиданно бодр, весел и всепрощающ. Даже когда Дин завёл (с первого раза! так и знал, что получится!) Импалу, намереваясь ехать охотиться на пресловутых зомби (если уж нельзя было в них играть...), выволочки не случилось. Ограничилось строгим выговором с заключительным "ещё накатаешься!". Это было самое провальное завершение нотации из всех возможных! Едва отец скрылся за входной дверью, и его голос слился с маминым, Дин распластался на капоте, раскинув руки и прижавшись щекой к перегретому за день металлу. Кожу жгло и это было так приятно! Он упивался ощущением, что между футболкой и капотом у них с Шеви бьётся одно сердце.
Когда совершенно счастливый, перемазанный дорожной пылью, он зашёл в дом, мама спала на диване в гостиной, белая, как занавески на окнах, а папа сидел рядом на ковре, обняв её одной рукой и постукивая пальцами другой по ковру. Он улыбался. Радость Дина потухла.
Конечно, если папа спокоен - значит, и ему тревожиться нечего. Только вот маме становилось всё хуже. Она ела всё без разбору, даже тушёный шпинат и варёную морковку, хотя Дин вообще не представлял: как можно кушать ЭТО? И раньше мама была с ним согласна. Теперь она только странно улыбалась в ответ на Диновы возмущения. И всё больше переживала по пустяками. Дин беспокоился, сердился на папу, потому что тот ничего не объяснял, волновался и - в итоге - подрался-таки с Мики, ухитрившись, правда, не подставиться.
Но самое страшное началось тогда, когда Дин осознал: мама ужасно, просто чудовищно изменилась внешне. У неё вырос живот таких размеров, какой даже лысому дядьке не снился! Хотя на последнем и так никогда не сходились полы яично-жёлтого пиджака. Как будто она засунула под платье огромный арбуз. Из тех, что папа привозил изредка, чуть тронешь ножом - корочка разъезжается с треском. И так приятно вгрызаться в красный полумесяц, чтоб щёки упирались в мякоть! А потом устроить с папой перестрелку, отправляя большим и указательным пальцами чёрные, как жуки, косточки в цель.
Только арбуза у мамы не было. Не было даже дыни или нескольких кило апельсинов. Лишь большущий живот, очень круглый и гладкий. Иногда Дин думал: что, если мама съела кого-то? Но они всегда ели вместе. А пока Дина не было дома, маме просто негде было поймать кого-то столь крупного, чтобы занял столько места в животе! Разве только Мики... но тот всегда таскался за Дином. Да и не стала бы мама никогда есть этого зазнайку! Хотя Дин, быть может, и не возражал, чтобы его кто-нибудь скушал. Но только не мама! Микки, наверняка, невкусный. К тому же, Дин видит соседа каждый день, а значит, тот пока не стал ничьим обедом, завтраком или ужином.
Живот становился всё больше и больше. Так что фантазия Дина не поспевала за этими размерами. И когда маме стало тяжело ходить из-за необъятного пуза, Дин решился поговорить-таки с папой. Что же он, взрослый, совсем не видит, что маме плохо?! С видом заговорщика в монарших покоях, он отвёл отца в гостиную, пока мама готовила ужин, и тихонько нашептал ему на ухо свои беспокойства. Папа повёл себя странно. Ещё более странно, чем Мики, впервые увидевший петлю для ловли сурков. Папа со всего размаху хлопнул себя ладонью по лбу и расхохотался. Дин почти обиделся. Чего смешного-то?! Он, между прочим, единственный тут беспокоится о мамином благополучии, и - нате вам, реакция.
- Мэри, Мэри, ты ему что, не сказала? – всё ещё пофыркивая, папа зашёл в кухню.
- Что не сказала?
- Про Сэма.
- Да, а может, про Вики?
- Я сказал Сэм, значит Сэм!
- Постараюсь, дорогой, но гарантировать ничего не могу.
- Я уже всё, что можно, гарантировал!
Мама переливчато рассмеялась, переворачивая поджаристые оладьи:
- Я считала, ты скажешь.
- Замечательно! И поэтому восемь месяцев сын тайно мучился беспокойством о твоём благополучии.
Мама повернулась к вошедшему сыну, удивлённо вскинув брови и улыбаясь солнечно.
- О, милый, - она обняла Дина, прижав к своему большому животу, так что стало немного страшно, - Тебе совершенно не о чем беспокоиться! Со мной всё в порядке.
- Ты не болеешь?- не сдался так просто подозрительный Дин.
- Нет, солнышко, это не болезнь и не горе, а наоборот большая-большая радость.
- Вижу, что большая, - пробурчал он.
Мама разомкнула объятия, взъерошивая волосы на его голове и тихонько смеясь. Где-то позади весело фыркнул отец.
- На самом деле...
- У тебя будет братик, сын! - не выдержал папа.
Не сказать, чтобы Дин был сильно удивлён: в конце концов, чего странного, если мама с папой заведут ещё кого-нибудь, помимо него, Дина. Да и братик... это, должно быть, забавно. Если только он будет не таким вредным как Мики! Но тут уж Дин постарается. Его брат будет самым лучшим! Он его всему научит: и ловить муравьёв в узкую бутылку, и кататься на шине с горки, и выдувать пузыри из мыльной воды с машинным маслом, и разным другим полезным вещам! Только как появление братика связано с маминым животом? Неужели... неужели он - там?!
- Мама... скажи...- Дину было впервые так неловко, - А что ты ела, чтобы он там завёлся? - спросил он, глядя на свой подранный ботинок и вслепую тыкая пальцем в мамин живот. Шпинат и лук отпадали: Дин их тоже ел когда-то, и ничего. Значит, что-то другое. И непременно нужно было выяснить, что именно! В принципе, Дин был не против обеспечить семью ещё одним братиком... или сестричкой... но только когда будет готов! Он же... нет, он мужчина, конечно, просто пока не достаточно высокий, чтобы удержать такой живот! Ведь перевесит же! Надо подождать ещё. А потом, если родители захотят семью побольше... В конце концов, не всё же маме отдуваться. Он, Дин, готов взять на себя часть её забот! Только пусть мама больше не расстраивается и не кусает губы.
- Ничего, милый, - она легонько пригладила пальцем Динову растрепавшуюся бровь, - Это...Это у девочек со временем само появляется. Такая...возможность. Мы с папой...ммм...объединили усилия и сделали тебе братика.
- Слепили? - Дин лихорадочно соображал, сколько же пластилина понадобилось маме с папой, чтобы сделать братика, и как потом они засунули его в маму? (и почему не поделились пластилином и не позвали помочь? знают же, что он любит лепить...) И станет ли пластилиновый братик в маме живым? И, самое главное: как его теперь доставать?! Впрочем, Дин разумно рассудил, что как засунули, так и вынут. Родителям видней - они же делали.
- Не совсем... - мама явно пыталась объяснить что-то сложное, потому что потирала лоб, постукивала пальцами по столешнице и всем своим видом выражала задумчивость и замешательство. В воздухе запахло палёной булкой.
- О, Господи, оладьи! Джон, дальше - сам! - мама стремительно развернулась, спасая остатки десерта.
Папа, затаившийся на диване, понял, что отсидеться не удастся, и поманил Дина к себе.
- В общем, сын, вот видишь мамин животик? Там твой брат. И поэтому животик очень и очень ценен. Ценнее всего, что у нас есть, понял?
Дин кивнул: чего уж не понять. Даже будучи пластилиновым, братик уже член их семьи. А семья - главнее всего, это он от отца давно и прочно усвоил. Пластилиновый братик был ничуть не менее важен, чем тот же папа. Дин вздрогнул, на миг представив папу на месте братика. Попытался прикинуть размеры живота при таком повороте событий, но фантазия капитулировала. "Слабак", - резюмировал Дин. К себе он всегда был строг.
- Ещё чуть-чуть, и братик покинет нашу маму, выйдет из неё - родится - и присоединится к нам всем, - продолжил, меж тем, отец.
- И его можно будет увидеть и потрогать? - уточнил Дин.
- И подержать, и покормить, и много чего ещё, - успокоил отец.
- А как, как он выйдет? – было до ужаса интересно.
- А вот этого, сын, я тебе не скажу. Потому что у девочек свои тайны, и мальчикам нельзя в них лезть. Девочкам может быть неприятно. Ты же не хочешь сделать неприятно маме?
Конечно, он не хотел. Маме - никогда. Но надо будет, всё же, поискать ответ на этот вопрос. Может, спросить миссис Хенли из дома напротив? Вряд ли этой милой бабушке будет неприятно, потому что она любит Винчестеров и всегда угощает Дина цукатами.
- Хорошо. Когда он выйдет из мамы? - глаза Дина горели нетерпением.
- Через две-три недели. Скоро, сын. А пока постарайся не расстраивать маму. Будь мужчиной, - отец потрепал его по загривку и вышел курить.
Ха! "Не расстраивай", "будь мужчиной"! Да он уже больше полугода само послушание! Пай-мальчик, самому противно.
"Как только родится - в тот же вечер отпинаю Мики и отберу подшипник!"- мысленно договорился с собой Дин.
***
Через полторы недели напряжённого ожидания он проснулся ночью от маминых стонов и криков. Отец, заспанный и помятый, на ходу натягивая джинсы и нашаривая в кармане ключи от Импалы, чуть не сбил вышедшего в коридор сына:
- Одевайся! Быстро! Бегом к машине!
Проснулся Дин потом, когда гладил по голове мокрую от пота маму, сидя с ней вместе на заднем сидении и отчаянно пытаясь понять: что же сделать, чтобы ей стало получше?! А тогда, в полумраке коридора, освещённого двумя плафонами из пяти – перегорели - он бездумно выполнял приказы. Когда папа говорил таким тоном, следовало слушаться беспрекословно и указания выполнять как можно быстрее.
Дин ненавидел больницы, да и с мамой их не пустили. В коридоре, где они с папой дружно нервничали на протяжении четырёх с лишним часов, мерзко воняло бинтами, шприцами и лейкопластырем. Аптечкой. Доктор со смешными усами щёточкой выпрыгнул из дверей "родилки", как окрестил это место папа, нескоро (Дин успел несколько раз подремать), хоть и очень энергично. С его лба по ершистым, щетинистым щекам катились крупные капелищи пота. Дин такие впервые видел.
- Можете пройти, - подмигнул и побежал дальше.
По пути к маме в голове Дина, как пескари на солнце, бились две мысли: "хорошо бы научиться бегать так же быстро, как папа!" и "сейчас я увижу пластилинового брата!".
Существо на маминых руках пластилиновым явно не было. Пластиковым или глиняным - тоже. И вообще, было настолько сморщено, что любая лепка не представлялась возможной: складочки прорисовывать запаришься.
"Как же так?" - опешил Дин. Но радость, счастье, восторг, читающиеся на лицах мамы и папы, перебивали разочарование. Если родители так рады, значит, чем-то оно ценно, это морщинистое нечто.
- Дин, иди сюда! - восторженный отец поманил головой, - Смотри, держи вот так, да. Головку поддерживай. Вот, молодец! С первого раза понял! Да ты прирождённая сиделка, мужик!
Комок в Диновых руках был тёплый, розовый и, определённо, очень живой. Сморщил и без того негладкий носик-пуговкой и чихнул. Почавкал тоненькими губёшками. Спал.
- Папааа, - не отрывая глаз от брата, прошелестел Дин, - А он потом выглядеть по-другому будет? Или всегда таким останется?
- Конечно, по-другому, - шёпотом ответил отец.
- Он будет красивым, милый. И будет очень-очень тебя любить, - подала слабый голос мама.
- Вот, теперь у тебя есть брат, сын! - гордо улыбнулся папа - Сэмюэль! Сэм.
Дин покачал головой и кончиком носа убрал с щёчки "Сэмюэля" пушинку.
«Привет, Сэмми. Ты у меня теперь есть". И тут же поправился: "У нас теперь есть. А мы - у тебя. Я твой брат - Дин. Здорово, что ты не пластилиновый, а то мы бы не смогли кататься на запасках: ты бы прилип. Ты спи-спи, Сэмми. Я тебя потом всему научу. Всему самому важному».
Он тихонько покачивал руками в такт своим мыслям. Папа, поймав в ладони мамины пальцы, дышал на них, целовал кончики, поглядывая на сыновей, и широко улыбался. Мама почти спала. Свёрток приятно грел Дину руки, и он мог бы поклясться, что даже прошлое Рождество не могло сравниться с тем чувством волшебного, что пришло к нему сейчас: вспорхнуло пушистым крылышками и приземлилось на плечо. Если бы кому-то вздумалось отнять свёрток, Дин, наверное, врезал бы претенденту в нос так, что даже тётушка Кэсси из знакомого травмпункта не смогла бы зашить, и пришлось бы накладывать гипс.
Сэмми надул пузырик из слюней, тут же чавкнув и лопнув его. Дин на автомате повторил его действия и тут же сам над собой мысленно посмеялся.
За пределами палаты ревели чьи-то дети и жужжали голоса взрослых.
"Скорее бы домой",- подумалось Дину.
Энергичный доктор привычной рукой вписывает в карту: 2 мая 1983 года, Сэм Винчестер, 8 фунтов, 15 дюймов...и проверяет запись, скользя по строчкам неравномерно-янтарными глазами.
=stop=
|
Мелкий Дин - чудо 
не сложилось только...
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума